Д.А. Лунгина о современном российском образовании

ОБРАЗОВАНИЮ — ПОВЫСИТЬ УСПЕВАЕМОСТЬ
БОСС
БОСС-профессия | Главная тема 

Текст | Ксения ЦВЕТКОВА
Какое место занимает сегодня российское образование на карте образовательных систем мира и как ему добиться лидерских позиций.
 
Перед российским образованием, пережившим за последние 20 лет целую череду изменений и, пожалуй, самую протяженную во времени реформу из всех реформ в новейшей истории России, стоит новый вызов — добиться лидерства на мировой арене. Такую задачу поставил в своем ежегодном Послании Федеральному собранию президент Владимир Путин. При этом власти намерены обратить внимание как на общее образование и школы, где, по словам президента, «нужно переходить и к принципиально новым, в том числе индивидуальным технологиям обучения, уже с ранних лет прививать готовность к изменениям, к творческому поиску, учить работе в команде, что очень важно в современном мире, навыкам жизни в цифровую эпоху», а также для формирования ранней профориентации развивать сотрудничество школ с вузами, научными центрами, компаниями, так и на профессиональное образование. Здесь, как отметил глава государства, следует «добиться качественных изменений в подготовке студентов, прежде всего по передовым направлениям технологического развития, сформировать ступень „прикладного бакалавриата“ по тем рабочим профессиям, которые фактически требуют инженерного образования, а также организовать центры опережающей профессиональной переподготовки и повышения квалификации для уже работающих граждан». Еще одна приоритетная задача — повысить конкурентоспособность отечественных вузов в части привлечения иностранных студентов.
 
В отличники
 
Об уровне российской образовательной системы по сравнению с системами других стран принято судить по международным рейтингам. Подобных рейтингов, основанных на разных параметрах оценки, в настоящее время существует немало, и, конечно, у специалистов найдутся претензии и к методикам составления каждого из них, и к их точности. Тем не менее все эти исследования объединяет то, что Россия занимает там, скорее, позиции крепкого середнячка, но отнюдь не отличника.
Впрочем, выйти на первые строчки таких исследований — задача хоть и амбициозная, однако вполне решаемая. Тем более что уже сегодня у России есть значительные достижения в международных образовательных рейтингах. В частности, в области школьного образования.
Говорит директор Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС Татьяна Клячко: «В международных исследованиях качества чтения и понимания текста PIRLS российские учащиеся 4-го класса заняли первое место c 581 баллом по сравнению с 576 и 569 баллами у школьников Сингапура и Гонконга соответственно. При этом школьники Москвы вообще поднялись на недосягаемую высоту в 612 баллов. По международному исследованию TIMSS российские школьники также находятся в первой пятерке, причем и в 4-м, и в 8-м классах. Где российские учащиеся выступают хуже, так это в исследовании PISA, нацеленном на применение полученных знаний на практике, но и там наши результаты растут. Таким образом, российская школа дает хорошее фундаментальное (академическое) образование, пусть это образование и оторвано от практической жизни».
Другой, и довольно неожиданный, прорыв недавно засвидетельствован в сфере СПО, несмотря на то что в целом российская система средней профессиональной школы переживает сейчас свои не лучшие времена. «В соревновании WorldSkills (крупнейшие международные профсоревнования рабочих профессий, которые раз в два года проводит некоммерческая ассоциация WorldSkills International. — Ред.) в 2017 году наши учащиеся организаций СПО заняли в целом пятое место (а по некоторым позициям и первое), хотя еще несколько лет назад результаты были достаточно низкими. И это при очень тяжелом финансовом положении отечественной системы среднего профессионального образования», — напоминает директор Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС.
 
Что же касается высшего образования, то ситуация здесь выглядит неоднозначно. «Долгое время в России бытовало представление, что у нас лучшее в мире высшее образование. Какое оно было на самом деле, сказать трудно. Сейчас в рамках Проекта 5/100 (государственная программа поддержки крупнейших российских вузов, запущенная в 2012 году, цель которой — повысить престижность российских вузов на глобальном рынке образовательных услуг и вывести не менее пяти университетов из числа участников проекта, ныне их 21, в сотню лучших вузов трех авторитетных мировых рейтингов — Quacquarelli Symonds (QS), Times Higher Education (THE) и Academic Ranking of World Universities (ARWU) наши университеты стремятся попасть в топ-100 мировых рейтингов университетов. Пока в первую сотню попадает только МГУ (в опубликованном в начале года рейтинге QS World University Rankings 2018, который проводит британская компания Quacquarelli Symonds, МГУ занял 95-е место, впервые с 2010 года оказавшись в первой сотне рейтинга. — Ред.), однако 21 вуз из Проекта 5/100 достаточно сильно продвинулся в этой мировой гонке и занимает неплохие места в предметных университетских рейтингах. Так что формально восстановление нашего лидерства в образовании идет», — отмечает Татьяна Клячко.
 
При этом на фоне повышения позиций ряда российских университетов в международных рейтингах беспокойство экспертов вызывает ряд факторов, негативно влияющих на качество отечественного высшего образования: усиливающийся разрыв между уровнем подготовки специалистов в ведущих и многих остальных вузах, слабая связь между преподаваемым теоретическим материалом и практикой, отрыв высшей школы от реальных потребностей рынка труда и, как следствие всего этого, одна из самых болезненных экономико-социальных проблем современной России — несоответствие профессиональной подготовки выпускников запросам компаний и организаций.
 
Теория без практики
 
Основатель ИТ-компании iSpring Юрий Усков подчеркивает: «Одна из проблем, которая мешает России добиться лидерства, — образовательная программа российских вузов плохо стыкуется с реальными потребностями бизнеса. Поэтому сейчас так популярно корпоративное обучение. Компании инвестируют в сотрудников, ведь уровень квалификации команды — главный критерий, который отличает сильный бизнес от слабого».
Эксперт указывает, что с качественной подготовкой специалистов в свое время неплохо справлялось советское образование. «Вспомним „систему Физтеха“ Петра Капицы: студенты еще во время учебы в вузе встраивались в рабочий процесс, их обучали научные сотрудники институтов на новом техническом оборудовании, а сама научная работа начиналась со второго-третьего курсов. Таким образом, к моменту выпуска у студента формировалась не просто базовая связка навыков, умений и знаний, необходимых в профессии, но и понимание, как все это приложить к реальному производству и создать качественный продукт», — напоминает он.
«Как раз этого и не хватает современной системе образования: студенты выходят из стен вуза с „чемоданом без ручки“ и чувствуют себя беспомощными в рыночных реалиях. Потому, устраиваясь в компанию, бывшие выпускники часто слышат фразу: „Забудьте, чему вас учили в институте, и начинайте учиться снова“. Я очень рассчитываю на появление частных образовательных институтов, которые будут готовить специалистов под потребности бизнеса», — заключает Юрий Усков.
Тем не менее первая вещь, которую нужно исправлять, по мнению Юрия Ускова, — это отнюдь не высшее образование, а начальное и среднее. «В школе не хватает учителей. Выпускники не хотят преподавать. И дело не просто в деньгах, вопрос не проработан на ценностном уровне. Последнее исследование РАНХиГС показало: 24% нынешних педагогов убеждены, что молодежи нет смысла идти работать в школу. Учитель больше не считается престижной профессией. Над этим надо работать», — резюмирует он.
Чтобы восстановить российское лидерство в образовательной сфере, следует качественно изменить подход к учебным материалам и программам, уверен исполнительный директор Фонда «Будущие лидеры» Тимур Али-Заде. Он отмечает: «Текущая ситуация такова, что студентам дают много теоретических знаний, зачастую устаревших, и минимум практики. Поэтому на выходе из учебного заведения мы получаем огромное количество „устаревших“ специалистов с полным отсутствием понимания о том, чем предстоит заниматься на реальной работе. Чтобы образовательная система готовила релевантных молодых специалистов, необходимо, во-первых, изменить соотношение теории и практики на занятиях в пользу последней. И обязательно преподавать на реальных ситуациях, а не смоделированных с потолка. Соответственно, преподаватель должен быть действующим практиком в своей сфере, отслеживать тренды отрасли и понимать тенденции. Отличным способом учиться практике являются кейс-ситуации».
 
Во-вторых, продолжает Тимур Али-Заде, в обучении должно быть больше современных инструментов. Все больше образования переходит в онлайн, значит, и способы получения знаний должны быть релевантными текущим техническим реалиям. «В-третьих, стóит больше времени уделять обмену опытом с зарубежными компаниями, чтобы в рамках процесса обучения был не только „национальный“ подход», — считает он.
Меняться — это нормально
 
«То, что общество недовольно состоянием системы образования, — это нормально. Сейчас практически все системы образования в мире проходят крайне тяжелую трансформацию, поскольку роль человеческого капитала в экономике нарастает», — комментирует директор Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС Татьяна Клячко. При этом, по ее словам, нарастает роль именно «первоклассного человеческого капитала», второклассный вскоре могут заменить роботы. «Рынок труда быстро поляризуется, и тот массовый сегмент, на который преимущественно и работала раньше система образования, как бы растягивается на две части — крайне востребованных профессионалов и не очень престижные места для остальных работающих. Лучше всего про этот процесс сказал французский экономист Жан Пизани-Ферри: „Технический прогресс делает бухгалтера безработным, помогает хирургу быть более продуктивным и не влияет на работу парикмахера“, хотя представляется, что и работа парикмахера скоро все же изменится. Неясно лишь, как будут „выращиваться“ профессионалы высокого класса, которых происходящие перемены сделают „более продуктивными“. Именно поэтому сегодня реформы образования идут повсеместно и практически непрерывно», — добавляет она.
Эксперт убеждена: на вызовы современной эпохи образование должно отвечать, во-первых, пониманием того, что происходит, а во-вторых, стремлением меняться. «Перемены в системе образования идут, но их скорость сообразна скорости изменения окружающей образование экономической и социальной среды, а там темп новаций пока весьма низкий», — констатирует Татьяна Клячко.
 
Экономика бросает вызов
 
Отвечая на вопрос, какое место должна занимать сфера образования среди приоритетов государственной политики, директор Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС подчеркивает, что это во многом зависит от состава этих приоритетов. «Если мы хотим развивать науку и технологии, где сейчас наши позиции крайне скромные, то надо развивать образование, сообразуясь с вызовами четвертой промышленной революции. И следует признать, что здесь мы сильно отстаем, поскольку система профессионального образования достаточно плохо знакома с новейшими технологиями, если не считать того, что вузовские преподаватели пользуются мобильными телефонами, интернетом и ездят на иномарках. Проще говоря, профессорско-преподавательский состав вузов знает о новых технологиях понаслышке, английским языком владеет ограниченное число тех, кто преподает в высшей школе. Вузы не имеют доступа к современным местам производственной практики, поскольку работодатели хотя и мечтают получать современные кадры, но особенно не стремятся допускать студентов на свои предприятия, да и мало в стране современных предприятий. Поэтому государство может поставить образование в число самых высоких приоритетов государственной политики и даже увеличить его бюджетное финансирование, однако от этого мало что изменится: 90% проблем профессионального образования лежит за его пределами — в экономике страны», — заключает Татьяна Клячко.
 
Исполнительный директор Фонда «Будущие лидеры» Тимур Али-Заде считает, что, отвечая на вызовы современности, образование обязано, во-первых, стать персонифицированным. «Это подразумевает не просто индивидуальный подход, но и формирование образовательной методики исходя из психотипа и персональных предпочтений студента», — говорит он. Во-вторых, сочетать форматы офлайн и онлайн для достижения наибольшего эффекта и возможности узнавать международные практики.
 
В-третьих, иметь оценку эффективности применяемых инструментов и четко отслеживать качество каждого из них. И, в-четвертых, стать гибким — «не только в плане форматов получения знаний и навыков, но и в вопросе стандартов обучения, чтобы можно было быстро трансформировать системы под запрос времени», — поясняет Тимур Али-Заде.
С точки зрения Юрия Ускова, в России надо развивать дистанционное обучение — eLearning. «Сейчас это мировой тренд. Только за 2017 год глобальные инвестиции в индустрию eLearning составили $165 млрд. По прогнозам Global Market Insights Inc., к 2024 году показатели превысят 250 млрд», — подчеркивает основатель ИТ-компании iSpring.
 
Дистанционное обучение дает несколько преимуществ, продолжает эксперт. Во-первых, учиться можно в любом месте и в любое время: во время обеда или по дороге домой. Во-вторых, это постоянная обратная связь. В любой момент, к примеру, через социальные сети можно связаться с преподавателем и получить ответ на вопрос. Третье преимущество — вариативность. Лекции, вебинары, игры, тесты, видеоуроки — дистанционное обучение позволяет подобрать для ученика наиболее удобный формат. Для каждого ученика преподаватель может выстроить индивидуальный маршрут развития.
 
«Исследование, проведенное образовательной консалтинговой компанией Education Elements, показало, что онлайн-инструменты в обучении оказались эффективнее традиционных методов. В американских школах три года тестировали онлайн-приложения, к которым имели доступ ученики и учителя: у каждого был планшет или ноутбук с установленной программой. По структуре приложение напоминало учебник, но в нем можно было смотреть видео, проводить эксперименты, играть в обучающие игры и соревноваться с одноклассниками. Дети, которые используют приложение, сдавали тесты на 12% лучше одноклассников, которые учились по книгам», — объясняет Юрий Усков.
Однако, убежден эксперт, дистанционное обучение — это всего лишь смена формата. Суть обучения — методология и правильное содержание материала. Это основа, без которой не даст результатов ни один учебный формат.
 
МНЕНИЯ БОССОВ
 
Артем ЮДКИН, член правления СЭЦ «Модернизация»:
 
За последнее время в сфере образования произошли большие перемены. Первая — это укрупнение образовательных организаций в ходе оптимизации. Еще в 2000-е годы было сложно представить, что детский сад станет подразделением школы, а ВЗФЭИ войдет в систему Финуниверситета.
Действительно, тренд на укрупнение государственных и муниципальных организаций должен сохраниться и получить развитие в виде дальнейшей централизации государственного и муниципального сектора образования. Существует вполне определенный запрос на повышение ответственности руководителей образовательных организаций, что возможно сделать путем последовательного переподчинения большинства региональных и муниципальных образовательных организаций федеральной власти. В целом вопрос бюджетирования и перераспределения финансирования на местах сводится к несоразмерности трат на образование. Перевод на федеральное финансирование на первых порах повлечет необходимость пересмотра расщепления доходов от налоговых отчислений между федеральным и региональным уровнями.
 
Вторым трендом представляется работа по преемственности образования. Действительно, вузы, вовлекающие в свой образовательный процесс школы и техникумы, решают две большие задачи: привлечение абитуриентов путем установления связи со школами и формирование высококачественных современных образовательных программ в школах и техникумах. Так называемые университетские классы складываются в основном на базе крупных вузов, однако эта работа может быть расширена. При этом важно перейти не на гарантирование места в вузе школьнику, а на совершенствование образовательных программ.
 
Третий тренд — вовлечение в оценку эффективности работы образовательных организаций родителей и самих учеников. Уже имеющийся механизм оценки условий работы образовательных организаций может быть расширен путем включения критериев, характеризующих трудоустройство выпускников, актуальность образовательных программ и прочее. Важно помнить, что образовательный процесс — это комплексное явление, и его оценка родителями и учащимися должна проводиться как можно шире, причем результаты оценки следует учитывать при мотивировании руководства организаций.
 
Четвертым направлением может стать усиление практической составляющей образования. В настоящее время такая работа ведется в рамках сотрудничества с крупными работодателями, инновационными центрами, с помощью внедрения стажировок и практик, а также учета профессиональных стандартов при разработке образовательных программ. Однако в реальности все зависит от качества работы самого преподавателя, который может во время занятия не только уйти от его непосредственной темы, но и просто погрузиться в воспоминания о семейной жизни. Необходимо организовать массовую и неуклонную работу по контролю за соблюдением тематических планов, возможно, путем широкомасштабных проверок занятий контролерами. Надо осознавать, что 10 минут разговора о любимых кошках способны привести к неусвоению обучающимся важной темы, поэтому такой рассказ преподаватель должен оканчивать уже в статусе безработного. Жесткий стандарт качества занятия не приведет к «закручиванию гаек» на местах, однако позволит сделать из преподавателя человека, отрабатывающего свои задачи, тем более за счет бюджетных средств или самих обучающихся.
Пятым направлением совершенствования образования должна стать его цифровизация, причем начинать ее необходимо с полного отказа от бумажного взаимодействия между преподавателями, образовательной организацией и профильными органами. В подавляющем большинстве случаев возможно отказаться от печатных учебников, переведя их в использование компьютеров и мобильных приложений. Важно понимать, что уже на уровне высшего образования студент должен получить полное и практическое представление о работе профильных информационных систем и программного обеспечения. Аналогичные требования могут быть предъявлены и к среднему специальному образованию. Студент с тубусом, в котором находится распечатанный чертеж, или школьник с портфелем из нескольких книг должны уйти в прошлое.
 
Следует понимать, что образование в стране — это работа в интересах граждан, в связи с чем целесообразно иначе посмотреть на вопрос о международном сотрудничестве в образовательной сфере. Приглашение в вузы и на руководящие позиции иностранных специалистов мотивирует самих специалистов, однако показывает ненужность и снижает мотивацию местных кадров. Особенно проблемными представляются меры по репатриации ученых, которые, добившись успеха вне родины, возвращаются обратно как сверхвостребованные кадры. При этом в период их отсутствия местные кадры развивались, но теперь у них отсутствует мотивация работать на родине: сначала надо сделать карьеру за рубежом, лишь потом о тебе вспомнят. Зеркальный эффект в данном случае вреден.
Важно пересмотреть сферу дополнительного образования и профессиональной переподготовки, особенно в части социально-экономического и гуманитарного образования. Для образовательной организации такая работа нередко представляется как дополнительный способ заработка, а для самих обучающихся — как получение очередного документа для предъявления работодателю или деловым партнерам. Нужно понимать, что профессиональная переподготовка — это фактически новое образование, и на него должны распространяться те же жесткие правила, что и на высшее образование. Вполне обоснованным будет пересмотр лицензионных правил в отношении профессиональной переподготовки и повышения квалификации.
 
Пожалуй, не менее значимым для реформы образования представляется постепенный отказ от наукометрического подхода к эффективности образовательных организаций. Вузовская наука не может сравниваться с наукой академической в части постоянного прироста публикационной активности. Более того, высокая занятость научной работой и отчетностью по научным проектам способна привести к снижению непосредственно преподавательской компетенции, переводя преподавание в плоскость обсуждения и апробирования личных или коллективных научных достижений. Однако во главу угла необходимо ставить крепкую теоретическую и практическую базу обучающегося, пусть и не знакомого с самой перспективной тематикой конкретной дисциплины, но готового работать по профессии уже сегодня.
 
Кроме того, важно избегать излишней политизации и идеологизации образования на основе социально-политических трендов. Сейчас мы наблюдаем, что в содержании предметов с наименованием «инновационное» или «цифровое» кроется сугубое переписывание текущего материала, выдаваемое за прорывную дисциплину.
 
Дарья ЛУНГИНА, доцент философского факультета МГУ, научный руководитель программы «Прагматика и менеджмент культуры (арт-менеджмент)»:
 
С одной стороны, лидерство России в мировой образовательной сфере подтверждено февральской новостью: МГУ имени Ломоносова вошел в топ-100 лучших вузов мира по четырем из пяти расширенным предметным областям и по одиннадцати отдельным предметам. Кроме того, мы впервые оказались в двадцатке лучших вузов мира в естественно-научной сфере.
 
С другой стороны, очевидно, что за годы реформ российское лидерство серьезно пошатнулось из-за снижения уровня и качества образования, в том числе и в Московском университете. На наш взгляд, восстановление прежде высоких позиций возможно при следующих условиях.
Необходимо адекватно воспринимать рыночные отношения, навязываемые российскому образованию, и учиться выходить из ситуации с наименьшими потерями. Ведь если раньше преподаватель выступал по отношению к студенту, скорее, как наставник и видел в нем напарника по научной проблематике и будущего коллегу, то теперь их взаимоотношения изменились. Преподаватель воспринимается как продавец на рынке образовательных услуг. Кроме того, если раньше преподаватель являлся, условно говоря, носителем той информации, которой не было у студента, то сегодня студент, умеющий находить нужные сведения в интернете, способен превзойти педагога по имеющейся у него информации. Это может давать повод студентам считать учебное заведение «поставщиком» необходимой информации, которая: а) оценивается в денежном эквиваленте и б) в принципе не уникальна, общеизвестна и общедоступна. При этом разница между информацией и знаниями современному студенту не очевидна. Чтобы вернуть российским учебным заведениям уважаемый статус, необходимо прежде всего добиться уважительного отношения к преподавателю и ученому. И не только посредством достойной зарплаты, снижения административной/бумажной нагрузки и т.п. Нужно в первую очередь адекватно расценивать значение наукометрических показателей (выступающих условием заключения/продления контракта с работником образовательного учреждения) и не требовать, чтобы основным критерием оценки работы становились показатели, связанные с публикационной активностью. Как говорит декан философского факультета МГУ В.В. Миронов, «неправильно, когда наукометрия из средства, которое помогает ученому сориентироваться в растущем море литературы, превращается в главный критерий оценки его научной деятельности».
 
Во главу угла следует ставить требования и реалии науки как таковой, а не рыночных отношений, диктующих востребованность одних профессий и устарелость других. В этом смысле неизменно эффективной показывает себя так называемая Гумбольдтовская модель университета (по имени ученого, при содействии которого в 1809 году основан Берлинский университет). Ее фундамент — университетская автономия, подразумевающая высокую ступень свободы преподавателей и исследователей. Хотя такая модель требует и соответствующего государственного мышления, поскольку государство обязано понимать: университет служит благу всего общества, а не только науки. Оно должно выделять деньги на образование, при этом позволяя университету самостоятельно определять свою образовательную стратегию и формулировать научные цели. Как показывает практика, такое доверие государства к университету позволяет достичь высоких результатов в науке. Грантовая модель финансирования должна рассматриваться лишь как дополнительный стимул труда ученого. Однако расходы на развитие фундаментальной науки (в ее сегодняшнем понимании, то есть как деятельности, первой ступенью которой выступает образование, а студент рассматривается как будущий ученый) должны закладываться в государственный бюджет.
 
Владимир ФЕДЯЙ, разработчик методик и основатель «Академии развития интеллекта AMAKids»:
 
Я не считаю именно российское образование отстающим. Наше образование, как и в других странах, прививает навыки, которые нужны были позавчера. Безусловно, каждый должен знать историю своей страны. Ребенку необходимы базовые фундаментальные знания по физике, математике, химии, как и древнему человеку нужно было уметь владеть луком, копьем, чтобы охотиться на мамонта. Однако сегодня, чтобы стать успешным в современном мире, этого недостаточно. Ежедневно количество информации увеличивается в разы, а в наших школах, к сожалению, не учат, как обрабатывать, усваивать, выделять важное из всего этого потока, как быстро и правильно принимать решения.
 
Я уверен, что основная задача образования сейчас — это научить детей ориентироваться, запоминать и обрабатывать огромные объемы информации. Современное образование можно сравнить с обычными советскими счетами, которые необходимо модернизировать, превратить в скоростной компьютер, потому что нынешний мир именно такой. Разработанные мною методики как раз и направлены на то, чтобы научить детей быстрее думать, выделять в информации важное, читать с очень высокой скоростью и запоминать прочитанное. В «Академии развития интеллекта AMAKids» мы предлагаем все это нашим ученикам как дополнительный, но весьма важный элемент программы.
 
Каким образом образование должно отвечать на вызовы современной эпохи? Современный мир быстро меняется, его завоевывает искусственный интеллект. Ни для кого не секрет, что через 10–15 лет бóльшую часть профессий вытеснят роботы, и вопрос, что будут делать десятки миллионов людей, становится очень актуальным. Исчезнут такие профессии, как водители, официанты — все сферы обслуживания. Уже сейчас большое количество терминалов работает с роботизированными автоматическими погрузчиками. Останутся лишь узкоматематические специальности, необходимые для создания искусственного интеллекта и его обслуживания, а также люди творческих профессий с развитым правым полушарием головного мозга: писатели, художники, музыканты.
 
Поэтому в современном мире человек должен уметь быстро перестраиваться, переучиваться, быстро овладевать новыми профессиональными навыками. Существующая система образования позволяет человеку поменять профессиональную деятельность в течение пяти — семи лет. Ныне ученик средних классов может столкнуться с тем, что выбранная им профессия исчезнет, когда он окончит школу. Поэтому система образования должна стать такой, чтобы человек мог оперативно переучиваться, овладеть новой профессией в течение года — максимум двух. Школа должна давать навыки, необходимые в реалиях современного мира.
Наталья ОВАКИМЯН, руководитель отдела корпоративных коммуникаций Henkel в России и странах СНГ, куратор образовательной инициативы «Мир исследователей Henkel»:
На мой взгляд, добиться значительных достижений в образовательной сфере без подключения дополнительного образования практически невозможно. Вопрос, который задают себе многие родители, отдавая детей в школу: нужно ли в школе дополнительное образование? Каждый родитель хотел бы, чтобы его ребенок вырос образованной и многогранной личностью. В школе ребенок получает общее образование, важное и значимое, но, чтобы развить его личность, раскрыть способности, необходимо именно дополнительное образование, многообразное и разнонаправленное.
 
Дополнительное образование поддерживает развитие тех качеств, которые требуются ребенку, и в какой-то степени выступает гармоничным дополнением процесса обучения. К сожалению, у школ не всегда есть возможность в рамках стандартного образовательного процесса предоставить детям широкий спектр развивающих занятий, из которых они сами могли бы выбрать то, что их заинтересует. Между тем для ребенка крайне важно попробовать себя в разных областях и понять, что подходит именно ему. При этом необходимо, чтобы уроки проходили в интерактивном и увлекательном формате, ведь, думаю, ни для кого не секрет, как легко можно убить любовь к науке, если преподносить ее в традиционном формате. Для школ это порой становится непростой задачей, поскольку требует привлечения дополнительных ресурсов. Следовательно, для крупных компаний и бизнес-сообщества появляется возможность для взаимодействия с госучреждениями и совместной работы в области развития системы дополнительного образования.
 
Такие совместные инициативы, как, например, «Мир исследователей Henkel», позволяют школьникам понять, чем им хотелось бы заниматься в жизни, расширяют кругозор, способствуют формированию всесторонне развитой личности и, наконец, воспитывают в ребенке дисциплинированность, организованность и самоконтроль.
Еще одна причина, по которой я считаю внедрение дополнительного образования необходимым, — это запросы современного мира и условия рынка труда. Сейчас практически в любой сфере нужны специалисты, не просто обладающие определенным набором знаний, но и способные применять их. Иными словами, если надо решить какую-то задачу, ребенок должен уметь самостоятельно задавать вопросы, искать ответы и на их основе делать и формулировать собственные выводы. С другой стороны, одно из самых востребованных качеств в нашем обществе — коммуникабельность, умение размышлять и работать в команде. Кроме того, детям необходимы экспериментальные навыки, терпение, настойчивость и хорошо спланированный, системный подход. В рамках нашей программы «Мир исследователей Henkel» применяется уникальный дидактический подход, направленный как раз на развитие этих качеств и способностей.
 
Государство не всегда располагает достаточными ресурсами, которые позволили бы школам столь детально прорабатывать материал с каждым учеником и сделать дополнительное образование доступным для всех, поэтому для решения этого вопроса очень важна поддержка со стороны бизнеса. По моему мнению, тут требуется коллективный подход, объединение усилий. Именно совместная деятельность государства и бизнеса позволит достичь максимальных результатов. С одной стороны, дети приобретут общие знания, нужные каждому успешному человеку, с другой, получат возможность выбирать дело, которое им интересно с самого детства, и дальше заниматься им.
 
Вадим КОВРИГИН, кандидат педагогических наук, доцент Российского экономического университета имени Г.В. Плеханова:
 
Образование — продукт своего времени. Советское образование, считавшееся по праву лучшим для той эпохи, когда необходимо было воспитать «верного ленинца», коллективиста, сегодня, в условиях капиталистического общества и индивидуализма, оказалось бы провальным. Поэтому следует отбросить все попытки восстановить советские традиции в сфере образования — это невозможно.
 
Очевидно, что ведущая тенденция развития образования сейчас — технологизация этого процесса. Единые учебные планы, попытки внедрить общий для всех школ учебник, многочисленные и бессмысленные программы дисциплин, которые вынужден писать преподаватель, при этом не используя их в учебном процессе, — это свидетельство той самой технологизации. Роль учителя, преподавателя в условиях необходимости детальной разработки документации, до каждой мелочи регламентирующей образовательный процесс, резко снижается. Превратить образовательный процесс в технологию не получится — слишком уж много факторов, которые попросту невозможно учесть.
Российское образование станет лидирующим только тогда, когда лидерами станут его ключевые фигуры — учителя, преподаватели. А для этого прежде всего следует освободить среднюю и высшую школу от формализма.
 
Образованию можно вернуть лидирующий статус не «цифрами» на бумаге, выполнениями формальных показателей образовательных стандартов, а реальной конкуренцией среди образовательных учреждений. А для этого, возможно, надо подумать об отмене всех «привилегированных» титулов учебных заведений: федеральных университетов, национальных исследовательских вузов, гимназий, лицеев. По опыту знаю, что зачастую эти титулы перестают быть стимулом в развитии учебного заведения, тормозят его модернизацию, ведь «оно и так уже элитное». Конкуренция среди вузов, школ должна осуществляться не в форме спора титулов, программ, а качества образования. Правда, здесь пока надо учесть контекст самого общества. Далеко не всегда действительно хорошее образование, полученное человеком, важный фактор трудоустройства — большую роль играют связи, особенно в провинции. Поэтому совершенствование образования, развитие конкуренции среди школ и вузов немыслимо без постепенной трансформации общества.
 
Безусловно, государство должно сделать образование ведущим приоритетом своей политики, но в большей степени не в качестве «главного надсмотрщика», а гаранта условий его развития (финансовых, правовых и т.д.). Необходимо законодательное закрепление минимума расходов на образование отдельно в федеральном и региональных бюджетах. Ибо теперь зачастую регионы не готовы на 100% обеспечить расходы на образование, требуемые от них. Отсюда большая проблема российского образования — единые для всех образовательные стандарты при отсутствии стандартов обеспечения равенства прав граждан на образование в разных субъектах Федерации.
 
Анна ИЗМАЙЛОВА, директор по маркетингу Стокгольмской Школы Экономики в России:
 
Качество образования — это успех выпускников, их карьера, достижения. Это престиж диплома у работодателя. Это сильный бренд образовательного заведения — университета, бизнес-школы, когда директора и владельцы компании не разыскивают название вуза кандидата в интернете, а уважительно кивают головой или пожимают руку выпускнику его же школы. Такие бренды сейчас у Стэнфорда, Гарварда, Кембриджа. В России такие бренды тоже есть, но они в основном сильны внутри страны.
 
Если разрабатывать стратегию восстановления российского лидерства в образовательной сфере, можно говорить о международных стажировках, участии в научных конференциях по всему миру, публикациях в изданиях, имеющих международные рейтинги. Безусловно, эти действия требуют инвестиций. В настоящий момент появились шансы привлечь дополнительные средства из бизнеса. Существуют и международные рейтинги учебных заведений — QS, Financial Times. Если говорить о формальных этапах, то начать нужно с изучения критериев этих рейтингов: как они составляются, какие показатели принимают во внимание. И сравнить с тем, что у высшего заведения имеется на текущий момент и что требует улучшения. Еще один вариант — изучение кейсов, лучших практик. Например, у нас есть технические вузы, которые уже сформировали сильный бренд на международной арене: ИТМО, Политехнический университет и другие.
 
Мир летит вперед, каждый день в интернете появляется очередной терабайт новой информации. Образование давно перестало быть чтением лекций перед аудиторией. Последние исследования говорят о том, что в мире роботов будут востребованы коммуникативные навыки, эмоциональный интеллект, лидерские качества — то, что неподвластно машинам. Образование тоже переходит в другие форматы. Интерактивные методы, живое общение, работа в командах в процессе обучения — то, что нельзя полноценно перевести в онлайн-форматы, — ценятся больше всего. В Стокгольмской Школе Экономики, например, дипломные проекты пишут в парах. В самом начале обучения руководители не вполне понимают ценности этого процесса, им кажется, что они сами обладают всеми необходимыми компетенциями, для того чтобы написать проект. Ведь нужно согласовывать графики, планировать, кто и какую часть работы будет делать, как будет организовано исследование. Конечно, легче писать одному. Хотя, как член приемной комиссии, я могу отметить, что дипломы, написанные вдвоем, всегда качественно лучше тех, которые люди пишут в одиночку. Это эффект синергии, это обмен знаниями, совмещение двух экспертиз. Это то, что точно нельзя воспроизвести во время исключительно дистанционного обучения.
Еще один вызов — быстрая адаптация к реалиям бизнес-жизни и требованиям компаний. Важно понимать, что сейчас нужно передовым компаниям, какие навыки они хотят формировать у своих сотрудников. Ответить на этот вызов можно, вовлекая в процесс обучения практиков из этих компаний. Людей, которые дают практические знания и связывают их с теорией. Большую ценность имеют даже краткие выступления людей из бизнеса в рамках учебных программ. Если удается внедрить целый курс, где занятия ведут управленцы из передовых отраслей, ценность обучения повышается значительно.
 
И еще один совет — международные практики и стажировки. Обмен опытом и внедрение инноваций — то, что позволяет ускорять все процессы. Зачем изобретать велосипед, если кто-то уже на нем катается. Подпишитесь на рассылки новостных бюллетеней в образовательной сфере, изучайте тренды, обменивайтесь опытом, попроситесь на стажировку или обмен, вовлекайте бизнес. А если нужно снизить затраты, посмотрите, что перевести в онлайн-формат, и попробуйте не тратить средства на лекции, которые точно можно послушать в записи.
 
Сергей ГИЛЬ, профессор, ректор Российского университета коопераций, создатель Национального чемпионата профессий и предпринимательских идей «Карьера в России»:
 
Завоевание лидерства — задача не рывка, но концентрации. Минимум на одном полноценном цикле образования. В 2017 году результаты обучения детей в российской начальной школе признаны таковыми: четвероклассники в системе тестирования PIRLS названы лучшими в чтении. Команды студентов отечественных колледжей второй год уверенно завоевывают лидерство во всемирном движении рабочих профессий «Ворлд скиллс». Лидерство как типичное явление приходит вместе с учителями и профессорами, которые видят свою задачу в развитии талантов своих учеников. И оно, как это ни печально, не восстанавливается. Лидерство всегда завоевывается вновь. В образовании, точнее, в управлении образованием, явно не хватает именно этой амбициозной и увлекательной установки!
 
Какое место должна занимать сфера образования среди приоритетов государственной политики? Ответ очевиден. Первое. Все, что не освоено, не воспитано, не привито детям в то время, когда взрослым было не до приоритетности образования, возвращается неблагополучием. Как минимум — в потере конкурентоспособности страны в силу низкой мотивации и производительности труда. Примеры реализации стратегий неприоритетности образования хорошо известны разгулом безнадзорности несовершеннолетних правонарушителей. Напомню, с такой волной правонарушителей страна с большими сложностямм боролась еще в 2001 году. Цифра тех, кто в 1999–2001 годах попадал в эту группу, оценивалась разными исследователями от нескольких сотен тысяч до 4 миллионов юных преступников, уличных детей, детей, работающих и живущих на улице. К счастью, теперь все иначе. При всех обсуждаемых недостатках образование в числе приоритетов.
Образование всегда призвано соответствовать ожиданиям завтрашнего дня. Жить и действовать наши выпускники будут в свое время. Отвечать голосами и действиями преподавателей. Поэтому и учитель, и профессор могут привнести в жизнь ученика, студента вдохновение самопознания, самостоятельность в деятельности и ценность наставнической поддержки. А могут ликвидировать сам интерес к учению и развитию диктатом требований соответствовать стандартам. Это весьма сложный вызов для образования. Особенно в эпоху, когда стремительно меняется мир окружающих технологических реалий. Однако это для взрослых в школах, колледжах, университетах окружающий мир меняется и ломается. Для детей он просто таков для изучения и понимания. Поэтому любое современное образование не имеет права мешать ученикам становиться современниками, смело осваивающими будущее. Кстати, мы так думаем и таким делаем наш университет.
 
Олег СОЛОВЬЕВ, редактор международного рейтинга университетов Round University Ranking:
 
Существует достаточно распространенный в обществе тезис, согласно которому в стародавние благие советские времена «наше образование было лучшим в мире». Теперь это не так, и нам нужно «восстанавливать» образование. Хотя так ли это на самом деле? Насколько российское образование конкурентоспособно на мировой арене? В отличие от тридцатилетней давности сейчас есть мощный инструмент оценки высшего образования в мировом масштабе. Это международные, или же глобальные, рейтинги университетов. Так, согласно данным международного рейтинга Round University Ranking (RUR) за 2017 год Россия была представлена 67 университетами, всего же в рейтинге 763 вуза. Всего в мире согласно данным глобального рейтинга сайтов университетов Webometrics насчитывается 26 тыс. высших учебных заведений. Таким образом, сам факт попадания в рейтинг уже говорит, что университет-участник входит в число ведущих университетов мира. В мировой топ-500 входит лишь десять университетов от России, из которых лидирует МГУ имени М.В. Ломоносова. Он занимает 145-е место в мире. Много это или мало?
 
С одной стороны, сравнение со странами-лидерами действительно способно создать впечатление колоссального отставания российских вузов как по числу участников, так и по их позициям. Так, в мировом топ-100 представлено 44 вуза США и 11 Великобритании, в то время как от России лишь один вуз находится в топ-200. Заметно и существенное отставание от ведущих вузов Японии (Токийский университет — 43-е место в мире) или Китая (Пекинский университет — 45-е место в мире).
 
Если посмотреть с другой стороны, а именно не на позицию вуза, а на его балл, то картина меняется. Дело в том, что университеты — участники рейтинга проходят строгий предварительный отбор. И разрыв между вузами на уровне балла невелик. В пределах одного балла могут быть представлены десятки вузов с разрывом в сотые и даже тысячные доли процента. Так, МГУ имени Ломоносова по сумме 20 отдельных критериев получает 74 964 балла за 2017 год. Максимальный балл у Гарвардского университета — 100. Фактически это означает, что МГУ набирает 75% от показателя мирового лидера. То есть разрыв между 145-м вузом и 1-м составляет всего 25% при несопоставимых бюджетах. Если же взглянуть на вузы более детально, на уровне отдельных направлений измерения, российские вузы оказываются в еще более выгодном положении. По отдельному рейтингу по качеству преподавания сразу 12 российских вузов вошло в мировой топ-200, из которых три вуза закрепились в первой сотне: МГУ имени М.В. Ломоносова — 42-е место в мире по качеству преподавания (против 145 в общем рейтинге; Томский государственный университет — 75-е место (256-е в основном рейтинге); Российский университет дружбы народов — 82-е место.
Вместе с тем успехи по отдельным направлениям деятельности не должны сбивать с толку. За исключением отдельных вузов-лидеров отечественные университеты существенно отстают от среднемировых значений по таким показателям, как: «Уровень финансирования в расчете как на студента, так и на преподавателя», «Уровень цитируемости научных работ преподавателей и профессоров университета», «Уровень интернационализации студенческого контингента и преподавателей», «Уровень работы аспирантуры» (в среднем лишь 30–35% от числа поступивших в аспирантуру оканчивают ее с защитой диссертации).
Безусловно, государство предпринимает определенные шаги в этой области. Здесь можно упомянуть Программу создания национальных исследовательских университетов, Программу 5-100, Программу создания и развития опорных университетов. И мы видим, что в последние пять лет действительно позиции отдельных вузов существенно возросли, порой на сотни пунктов.
 
Хотя таких мер явно недостаточно. Например, средний бюджет вуза по выборке 763 участников в 2017 году составил $700 млн. Для сравнения: весь бюджет программы 5-100, распределенный по 21 вузу, — это 10,5 млрд рублей, или порядка $175 млрд. Конечно, при таком финансировании одного из ключевых проектов в области высшего образования не приходится говорить о равной конкуренции со средними сильными вузами Европы, Китая, Японии, Кореи и т.д. В заключение стоит отметить, что системное повышение международной конкурентоспособности российской высшей школы и, как следствие, более высокие позиции в глобальных рейтингах возможны только при изменении государственной политики в сфере образования. До тех пор, пока образование будет финансироваться по остаточному принципу, в сравнении с обороной или национальной безопасностью, не стоит говорить о каком-либо прорыве российских вузов.
 
Андрей КУДРЯШОВ, директор ООО «Ангиолайн»:
 
Мне кажется, главное заблуждение при анализе путей восстановления лидирующих позиций российского образования — стремление «угодить работодателям». Идея подготовки специалистов с тем расчетом, чтобы они соответствовали требованиям компаний, куда они после вузов пойдут работать, хороша только на словах — реально же ни в США, ни в Европе такого не происходит. Работодатель — это в первую очередь потребитель умений выпускника, а не его знаний. Вопрос адекватного образования же — это дело государства и семьи будущего специалиста, но никак не рынка коммерческих компаний (как, впрочем, и государственных). Мы уже много лет отказываемся от идеи готовить студентов «под себя». Эта практика, как бы она красиво ни выглядела на словах, по факту лишена смысла. Ключевая задача образования — научить людей думать, так как работодатель выступает потребителем в первую очередь мозгов и лишь во вторую — знаний.
 
Основная проблема российского образования, прежде всего высшего, как мне кажется, состоит в его доступности — и, скорее всего, псевдодоступности. Наше общество давно забыло о том, что высшее образование — это прерогатива 15–20% населения, но никак не 70%. Это как в спорте высших достижений. Не могут все поголовно быть мастерами спорта. Так и не все готовы реально, а не по «корочкам» иметь высшее образование. Кстати, на самом деле из всех сегодняшних выпускников технических вузов, по нашему наблюдению, не более 10–15% приходят со знаниями и умением ими пользоваться, остальные просто с «корочками». В результате у нас с «высшим образованием» продавцы, «девочки» с ресепшен, операторы производства, лаборанты, инспекторы ГИБДД и прочие и прочие. Образование, безусловно, должно быть бесплатным и ориентировано на людей, которые способны освоить его. Мы обязаны для себя честно признать, что нужно сократить число вузов и уменьшить общий выпуск студентов с нынешних 1 млн человек до 300–400 тыс. человек в год. Способность студента заплатить за обучение при низком уровне начальных знаний должна стать не более чем «входным билетом» на первый курс, но не гарантией или условием перевода на второй, третий и т.д. курсы. Вузы обязаны поставить заслон переводу на последующие курсы «стерильных» студентов.
 
Прослушать объем знаний (качество преподаваемого материала во многих вузах зачастую оставляет желать лучшего), которые предоставляют учебные заведения, — это еще не значит автоматически получить высшее образование. Как и пробежав стометровку, не означает автоматически стать мастером спорта.
В школе и в институтах людей перегружают часто не нужной в их дальнейшей профессиональной жизни информацией, дают сразу и много, и в итоге люди, выходя из учебного заведения, не знают, как эти знания применить, и при приходе на работу начинают учиться заново. Основная масса специалистов по окончании вуза работает в областях, напрямую не связанных с полученными специальностями, что выступает ключевым фактором дискредитации образования. Мы со своей стороны достаточно внимательно смотрим на выпускников вузов в регионах, где работает наша компания, и делаем предложения о сотрудничестве лишь тем, кто умеет думать и понимает суть того, что он получает в своем институте. Так происходит в США: самые одаренные поступают в университеты по гранту и показывают наилучшие результаты, и потом работодатели начинают борьбу за них, а не они за место. Так происходит в Европе, где хорошая успеваемость в престижном университете — золотая печать для работодателей. Так же должно происходить и у нас. В реальности же наблюдается обратный эффект: сотни и тысячи обладателей документов о высшем образовании по выходе из института обнаруживают, что с полученными знаниями и навыками они никому не нужны. Диплом российского вуза (за редким исключением) абсолютно не гарантирует работодателю качество выпускника как специалиста. И как следствие не является ориентиром и критерием при подборе сотрудников. Дело не в том, что знания, которые они получили, плохие (хотя бывает и такое), а в том, что думать, анализировать и применять полученную информацию они не умеют. У них не хватает основного — навыка мышления в выбранной специальности, а именно она выступает критерием качества образования.
Вот когда российские вузы станут выпускать не миллион в год, а скажем, 300–400 тыс., но эти 300–400 тыс. будут состоять из думающих, одаренных людей с живыми амбициями и четко знающих, чего они хотят от карьеры, от жизни, от науки (если они ее выбрали), от работодателей и от рынка, мы сможем говорить о том, что российское образование восстанавливает свои лидерские позиции. Пока же мы все больше и больше скатываемся в сторону массового высшего образования, то есть количество людей, которое должно бы соответствовать требованиям к высшему образованию, но не соответствует, увеличивается с каждым годом.
 
Евгения АБРАМОВИЧ, руководитель управления анализа валютных рисков Dukascopy Bank SA:
 
Россия как страна сильных образовательных традиций задержалась на пограничном этапе от патриархального фундаментального образования, основы которого были заложены в СССР и при переходе к рыночной экономике оказались несостоятельными, к рынку образовательных услуг. Сейчас у нас как таковая отсутствует образовательная школа, основанная на самосовершенствовании в области науки, однако отсутствует и образование как бизнес. Нет преемственности между знаниями выпускников и их коммерческой стоимостью, что снижает ценность института образования и препятствует привлечению в него инвестиций. Кстати, как частных, так и государственных.
 
Проблема российского образования в том, что оно до сих пор не определилось, в какую сторону следует развиваться. Если идти по пути развития знаний, это в разы увеличит государственные расходы на образование, приведет к масштабным слияниям среди вузов. Так что процессы 2014–2017 годов, когда произошло массовое слияние образовательных институтов, дабы избежать клейма «неэффективный вуз», покажутся небольшой перестановкой кадров. К тому же, учитывая, что наукоориентированная школа преподавателей вузов разрушена и это навсегда, российское образование вряд ли сможет вернуть форму, существовавшую до 2000-х. Напомню, что при плановой экономике преподаватели и ученые, то есть те категории лиц, которые напрямую не участвуют в экономических отношениях, коль скоро образование при такой экономической системе бесплатное, одни из наиболее привилегированных и высокооплачиваемых работников. Даже если государство готово вернуть этот путь и сделать его коммерчески эффективным за счет зарубежных студентов, поворот к прежде покинутой стезе займет годы, если не десятилетия.
 
Что же касается становления образования как бизнеса, то проблема заключена в формировании рынка и его законов. С одной стороны, у нас есть все шансы превратить образование в сугубо рыночное явление. С другой же — этому мешают такие факторы, как в среднем посредственная квалификация преподавателей, косность самих вузов, упорно игнорирующих бизнес-составляющую образовательных курсов, и отсутствие достаточного практического сегмента в ходе самих дисциплин. Кроме того, российские вузы переняли самое неприятное и опасное от рыночных взаимоотношений — отсутствие конкурентной составляющей, отбора по знаниям и способностям. Российская система образования устроена так, что любой вуз страны может закончить фактически любой человек, никаких особых способностей для этого не нужно. Десятки выпускников весьма уважаемых вузов даже не доходят до этапа собеседования со своим непосредственным начальником, так как на этапе отбора специалистами по кадрам уже демонстрируют свою полную несостоятельность.
Полагаю, единственный путь, который еще остался у российского образования, — это фундаментальное образование, которое могло бы быть поставлено на коммерческие рельсы. В мире существует много серьезных вузов, которые не один десяток лет успешно совершенствуют обучение бизнес-дисциплинам, а также прикладным дисциплинам (например, экономическая география), однако выпускники этих институтов плохо ориентируются во всех аспектах, не касающихся их профильного образования напрямую. И это значительно сужает их возможности трудоустройства. Ниша фундаментального образования, которое в США так и не смогли сделать конкурентным преимуществом американских вузов, в настоящее время практически не занята, так что востребованность его в мире должна быть весьма ощутимой. Вместе с тем образованию никуда не уйти от рыночных взаимоотношений, поэтому более чем уверена: фундаментальное образование, раз уж в России больше не принято отчислять платных студентов, должно включать в себя временную составляющую. Самые успешные студенты заканчивают вуз в срок, не успевающие остаются на второй год. В школе этот подход принят от безысходности, в вузах же его пока не практикуют.
 
Экономически российское образование сильно страдает от отсутствия собственных заработанных денег и привлеченных грантов. Если западные вузы получают от грантов не менее 40% общего финансирования (кстати, основным заказчиком выступает государство), то российские — в лучшем случае 5%. Российские вузы слишком сосредоточены на образовательной части, прикладная же остается в стороне. Поменять этот порядок вещей в силах только государство, однако делать это оно отчего-то не спешит.
 
Алексей МОСКАЛЁВ, кандидат медицинских наук, руководитель научно-образовательного отдела ФГБУ «ГНЦ колопроктологии имени А.Н. Рыжих» МЗ РФ:
 
Основная проблема нашей системы образования — в том, что мы сами не до конца понимаем, чего от нее хотим. Если мы хотим получать высококлассных специалистов — это один вопрос. Эффективные пути достижения такой цели вполне понятны. Если же мы хотим проводить более широкую социальную политику — а по этому пути мы идем, — то есть «удлинение» образования, регламентирование каждого шага будущих специалистов, — это совсем другая сторона развития. С точки зрения достижения лидирующих позиций в образовании она тупиковая. Текущий подход попросту лишает будущего специалиста пространства для принятия собственных решений, ограничивая эффективность его действий.
Я убежден, что в основе концепции образования должна лежать общая концепция общества, то есть как оно намерено развиваться. А любое общество развивается за счет людей, умеющих принимать решения в нестандартных ситуациях, творчески относиться к работе. В целом же образование — это достижение данной цели через воспитание человека в рамках его профессии, а также формирование его этических взглядов в определенном русле. Эта система существовала в СССР. Сейчас же ее нет.
 
Этическая сторона образования во многом нивелирована, как нивелировано и понятие отбора людей, попадающих в профессию. Без этих двух аспектов лидерства российскому образованию нам не вернуть. Развитие личности происходит именно в творчестве. Когда же оно происходит в запротоколированном режиме, это уже что-то другое, а не творчество. Это совершенно не означает, что процесс образования для обучающегося должен быть легким и приятным. Наоборот, самые высокие показатели возможно достигать лишь при максимальной мобилизации сил и при ущемлении других потребностей. Хотя это не имеет ничего общего с механическим запоминанием серии ответов на стандартные вопросы. Мало того, при таком подходе у человека пропадает внутренний стержень, и он легко поддается влиянию маркетинга, рекламы и прочих средств воздействия.
Например, в медицинском образовании наблюдается подобная картина. Сама система образования в этой области разработана на основе принципов Болонского процесса. То есть создана она была не нами и не для нас.
 
Когда существовала прежняя врачебная школа, нам формировали широкий кругозор для действий в нестандартных ситуациях. Сейчас же студентов учат сплошь стандартным ситуациям. Они просто знают, в каких случаях какую кнопку следует нажимать, чтобы ответить на вопрос. Образование представляло собой шесть лет в институте, причем шестым годом обучения была субординатура. То есть после 5-го курса студент принимал решение, как он видит свою профессиональную судьбу: в качестве хирурга, терапевта или акушера-гинеколога. Весь шестой курс посвящался профессиональной специализации. Будучи субординатором-хирургом, студент в течение года изучал по большей части хирургические дисциплины и работал в качестве врача-стажера без права подписи и возможности самостоятельно принимать решения.
 
После субординатуры следующим этапом была интернатура, где уже выбирали более узкую специализацию: урология, травматология, общая хирургия и т.д.
После завершения интернатуры врач мог работать самостоятельно, хотя обычно все стремились дальше, в ординатуру, для углубленного изучения еще более узкоспециализированных областей: колопроктология, сердечнососудистая хирургия, торакальная хирургия и т.д. Факт обучения в ординатуре всегда учитывался при приеме на работу. Кроме того, при успешном окончании ординатуры врач получал рекомендацию академического учреждения, что он может занимать должность заведующего отделением.
При желании совмещать практическую деятельность с научной и педагогической врач поступал в аспирантуру. Казалось бы, давно пора окончить обучение, и в аспирантуру должны были приходить единицы. Тем не менее конкурс был выше, чем при поступлении на 1-й курс мединститута! Другими словами, минимальный срок обучения практикующего врача занимал семь лет, оптимальный — девять лет, максимальный — 12 лет. При этом на обучение специальности, например хирургии, уходило от двух до семи лет.
Сейчас мы шесть лет учим в институте. Субординатуры нет, интернатуры нет. Два года учим узкой специальности, скажем, торакальной хирургии. Проза жизни такова: за два года мы обязуемся выпустить врача-онколога, хирурга, колопроктолога…
Студенты после шести лет обучения в институте приходят совершенно оторванными от жизни, с минимальными знаниями в области специальности и с большим объемом знаний во всем, чем угодно, кроме того, что необходимо им в работе. Это в лучшем случае, а на практике у них отсутствует даже адекватная базовая подготовка.
 
В США же то, на что у нас уходит шесть лет, осваивается за четыре года в Medical School, после чего — один год интернатуры и от двух до семи лет резидентуры (аналог нашей ординатуры), для хирургии — минимум четыре года. В Чехии, Германии и Польше тоже не менее четырех лет. Такой подход дает возможность будущим врачам заниматься практикой, лучше понимать свою специальность и ее традиции.
Для образования важно, что планомерная и длительная работа по воспитанию специалиста должна проводиться внутри профессионального сообщества. Чем раньше молодые специалисты включаются в профессиональные сообщества, тем лучше они будут понимать суть своей работы. Образование — это системное развитие личности в контексте профессиональных событий, и, пока мы не наладим именно такую систему получения профессиональных знаний и навыков, о лидерстве можно забыть.
 
Александр ФИЛИМОНОВ, партнер Artisan Group Public Relations:
 
Процессы, происходящие в российском образовании, проще всего описать словом «неразбериха, которую не умеют продавать». Боюсь, еще никогда тезис «кто не умеет, тот учит» не был столь актуальным для нашего образования. Даже в топовых вузах встречаются преподаватели, которые работать со студентами в силу своего психического состояния, темперамента, знаний и умений вообще не должны. Однако, так как главным критерием определения квалификации преподавателя вуза выступает количество написанных им статей (при этом качество статей учитывать крайне сложно. Они априори сеют разумное-доброе-вечное, особенно в области гуманитарных наук), никто их работы не лишает. Безусловно, даже в не самых известных вузах есть хорошие, светлые преподаватели, которые стремятся сделать упор на практическую составляющую своих предметов, при этом составляют они даже не половину и не четверть.
 
Конечно, решить кадровые вопросы можно — хотя бы путем приведения авторских курсов в порядок и отказа от образовательных ГОСТов, которые делаются исключительно в угоду Болонской конвенции (говоря проще, смерти качественного образования). Во всех вузах есть рейтинги преподавателей, которые ориентируются на студенческое мнение, однако и его трудно назвать объективным по той простой причине, что само понятие отбора людей в профессию окончательно дискредитировало себя. Для того чтобы поступить в вуз, теперь нужно обладать средним запасом знаний в трех областях школьной программы и владеть ответами, которые составителям ЕГЭ показались верными. Хотя это лишь полбеды. С некоторых пор выгнать студента из вуза стало чрезвычайно сложно. Даже после того, как он не сдал комиссию, нередко назначается еще одна, а потом, возможно, еще одна… В итоге образование превращается из реальной лицензии на осуществление какой-то деятельности в простую «корочку». В США вопрос с «бездарями» решается коммерчески: если человек вдруг не сдал что-то (то есть не получил достаточного количества кредитов, которые делают возможным переход на другой курс), студент просто берет эти дисциплины заново и отдельно за них платит. Если несданных предметов становится слишком много, он остается на второй год. В итоге человек, не справляющийся с программой, просто платит за то, что учится в вузе, и учиться может хоть до старости.
 
Наконец, наша главная проблема — неумение себя продвигать. Единицы российских вузов делают исследования, которые бы публиковались СМИ, а доклады российских ученых, посвященных бизнесу, как правило, скучны, как прошлогодний снег. Если бы российская система образования начинала с плюса — как в советские годы, — такой подход еще можно было бы понять. Однако теперь мы начинаем с минуса, и, как его нивелировать, я не знаю. Практики продвижения российских вузов как таковой нет, и ее развитие — дело не одного года и не одного PR-агентства. Пока что мы толком не знаем ни нашу целевую аудиторию, ни наших конкурентных преимуществ, ни механизмов привлечения студентов. Все, что делают наши топовые вузы, — это эксплуатируют бренды, которые, к сожалению, продолжают обесцениваться вместе с нашей системой образования. Остановить этот процесс можно, только прекратив тотальное вмешательство исполнительной и законодательной власти в образование. По иронии судьбы мы наблюдаем как раз обратные процессы.